Как бы сердобольно солнце не билось в створки захудалого окна, жесткие прутья, которые на вид казались простыми вертикальными решетками на пути хотя бы к малейшей свободе, не давали проникнуть лучам дальше жесткого пола камеры, обложенного каменой кладкой, которая чем-то напоминала старые мостовые, напрочь разбитые нетерпеливыми стопами людского сброда, и радовали еще сонного хозяина этого, страшно даже признать, жилого помещения только узкой полоской света, которая роила в себе всколоченную пыль, и капельки принесенной ветром влажности. Не смотря на ранее утро, которое по праву и времени должно было принадлежать субботе, в чем лично очень сомневался житель камеры – Август с омерзением смотрел на этот худосочный клочок светила и разминал затекшую спину, пощелкивая суставами пальцев вслед нервной дрожи, которая прошла после сна сквозь весь стан мальчишки, и с чуть слышимым треском вышла из темечка, заставляя блондина широко зевнуть, и почесать затылок, окончательно находя себя после пары часов блаженного покоя, которые никто не прерывал, до того, как появилось это проклятое солнце…
Будто делать ему больше нечего? Только и знает, как несчастных оборотней по утрам беспокоить…
Рубашка, которая вконец измялась под тяжестью тела, которое к тому же, каждые пять минут умудряется находить новую ось вращения, и не поддавалась никакой разумной критике, была отправлена в далекое путешествие, а именно на стоящий стул, скомканным и весьма раздосадованным клубком: как всегда поверх натягивается чистая рубашка, с ровным, почти что грубым воротничком, который не приятно сначала давит на тонкую шею, а затем привычно обволакивает её плотной тканью, черные джинсы и отчего-то потрепанный черный пиджак, который только вчера был аккуратно сложен. Август носком одетого ботинка подбросил край одеяла на кровать и сел сверху, забрасывая ногу на ногу и чуть сонливо, но с полным сознанием стремя свой взгляд к противоположной стене, которая была связкой вертикальных прутьев, перетянута куском железной ленты и сшитой несколькими прочными толстыми шурупами – медленно проскальзывая взглядом между стройных преград, беловолосый мальчишка всё больше и больше погружался в свои мысли, которые были написаны странным языком в темнеющих глазах, цвета передержанного шоколада, который сейчас был слабо отличим от обычного черного. Ровные шаги, которые помогали чуткому слуху маленького оборотня определить даже то, с какой ноги был начат путь – левая чуть тише звучала даже при ударе низкого каблука об каменный пол, а правая выдерживала на себе весь вес тела – охранника, который в данное время шествовал к камере Ростина величаво и медленно, словно готовя заключенного к тому, что сейчас он увидит посланного за ним мужичонку.
Мне что-то подсказывает, что сейчас я окажусь в кабинете нашей всеми «любимой» директрисы, которая, вероятнее всего, предоставит своей оборотной душе оторваться на мне за вчерашнюю выходку. И сия догадка была подброшена мне не шестым чувством, или логикой, а кое-чем, более истерзанным, и закаленным…
- Ростин! – посланник справедливости оказался весьма не хилым, и вызывал по минимум желаний противится приказу в его сторону или вступать в разумную, или же неразумную, дискуссию, на счёт того, что ноги чуть побледневшего мальчишки быть не должного в кабинете директора, потому что по всем святым законам – он, разумеется, не виновен. – На прогулку, мелкий…
Мужчина неровно усмехнулся, кривя широкие губы в нахальной мимике, и, встав перед камерой, стал медленно отворять замок, который позволял ключу вращаться медленно, но с диким скрипом, что заставляло уже вставшего оборотня скривится и подавить в себе огромное желание закрыть уши ладонями. Август встал, с деликатностью осмотрел себя, и, плавно переставляя ноги одна за другой, выплыл в открытую перед ним дверь, все же не позволяя себе уходить дальше положенных трёх шагов, опасаясь все же получить пинок в спину или куда пониже, и обрушить на себя раздражение охранника, который мог казаться спокойным только на первый взгляд, а вспыхивать умудрялся за считанные секунды, стоило только подопечному сделать лишний шаг или «слишком много вдохнуть». Дверь за спиной хлопнула и без лишней затраты времени щелкнула замком, который верно закрыл воздух в темнице в одиночестве – а далее, лишь уже всплывающая на автомате дорога, которая вела к кабинету, в котором, не смотря на столь ранее утро для тюрьмы, восседала женщина с невероятно спокойным лицом, с первого взгляда совершенно не выдающего опасности и «чистой воды» этого существа – такого же оборотня, как и сам Август, а мальчишка, покорно ступая под пытливым взором охраны, и не думал поддаваться сомнения в том, что вызвала его к себе именно глава этой, так называемой, Академии.
Несколько пролетов, не сосчитанных в правильном количестве шагов, которые эхом пластались по всем стенам и потолкам полупустынных коридоров, или терялись в шумных темных углах, в которых тоже находись камеры с «одаренными»; Август даже успел немного заскучать, как они наконец-то добрели до третьего отдела, в котором под покровом относительной тишины и порядка стояла дверь кабинета, с тонким обелиском света из-под плотных ставень, без малейшего намека на движение. Охранник толкнул тонкое плечо именно у этой двери, призывая остановится, чуть подольше задерживая ладонь на остром плечике, сжимая грубой лапой мальчишескую телесную принадлежность, на что Ростин только чуть сощурился и повернул растрепанную белую голову через плечо, смотря на широко оскалившегося охранника, который не снимал казалось эту улыбку никогда, и не находя повода, все равно использовал её – мальчишка посмотрел холодно, почти отстраненно, медленно спуская глаза на руку, которая ему весьма ощутимо мешала и лишала хотя бы минимального комфорта в личном пространстве.
- Госпожа приказала зайти одному, - кратко бросил охранник, убирая наконец таки нещадно тяжелую руку и подходя к косяку двери, облокачиваясь на него плечом, указывая ладонью на дверь, Август сразу же сделал последние два шага к порогу и уже поднял руку для того, чтобы несколько раз кратко обрушить звук на эту угнетающую, слишком весомую, тишину, как его еще раз коснулась широкая ладонь.
- И не думай фокусничать! – строго приказал он, на миг даже сменяя свое привычное выражение смуглого лица, на строгое, и даже обеспокоенное, вероятно, столь резкая перемена вызвана тем, что безопасность его госпожи казались лично его шкуры.
Август только чуть изогнул тонкие губы, кривя их усмешкой, и все же постучал в приятно поддавшуюся дверь, прикрывая глаза и уже касаясь маленькой ладонью округлой поверхности ручки, крепко сжимая её тонкими пальцами еще до ответа с той стороны двери.

Август, который только что вошел в теплый и хорошо освещенный кабинет Лилиан, сначала с опаской осмотрелся, ища, вероятно, предметы, которые могли бы послужить убедительным материалом, который уверит его, что в следующий раз, покушаться на жизнь и здоровье других заключенных, не стоит – увидев, что кабинет безопасен хотя бы отсутствием резких переходов в декорациях, мальчишка чуть успокоился и посмотрел наконец-таки на директрису. Та, окутанная волной расслабленности и легкого ветра, который тут же запутался в разметанных волосах Августа и так же вольно колыхнул волосы Лили, повернула голову в сторону вошедшего ученика, смотря на него чуть растерянным взглядом и тут же, принимая чуть более важный вид, доводя глаза, то полного понимая – вероятно, просто вспоминая, кто же зашел к ней раним утром. Не смотря на то, что директриса была довольно таки строгой женщиной, которая знала все «за» и «против» требовательного воспитания находящихся здесь людей, или же не людей, в данный момент вела себя совершенно непроизвольно, а вернее, спокойно позволяла себе вольную доброту, которая совершенно не резала глаза, и слух, насмешкой или льстивым обманом.
-Доброе утро, Август. Проходи, и закрой за собой дверь, не впуская кого либо. Они мне надоели. Может присоединишься?
Мальчишка, который совершенно спокойно мог бы выдержать долгий ор или презрительные фразы, которые могли бы с легкостью вмещать в себя еще удары, пинки и прочие виды физического насилия, но подобная мягкость, которая сквозила в первой фразе директора, словно тот самый ветерок, который путался в её волосах, и мимике, Август выдержать не смог… Что и стал выражать в последующие тридцать секунд, смотря на директора из-под недлинной челки непонимающим взглядом, пытаясь уловить тот момент, когда она наконец-то рассмеется и, пропустив гряду издевательств, приступит к воспитанию. Несколько шагов все же были сделаны Августом по инерции, останавливаясь возле рабочего стола и касаясь кончиками пальцев края тяжелой доски; поскольку ничего вслед за фразой не последовало, он чуть дернул головой, напоминая себе, что все же нужно быть более скрытым от прочих глаз, которые наверняка, потянут за собой кучу догадок, почему же мальчишка так долго молчит, и, принимая более спокойное выражение лица, которое избавилось от удивления и растерянности, содержа в себе только уверенность в себе, и некое упрямство, которое казалось здесь совершенно лишним.
- Н-нет, благодарю. – Август, вспомнил еще и про голос, который в непонятках дрогнул, и заставил мальчика прочистить горло, призывая свое тело к выдержке, и порядку.
И от чего у меня такое ощущение, что в мою голову сейчас полетит эта чашка? Хотя отказываться от предлагаемого завтрака, немного глупо, но все же… Кто знает, что госпожа директор, могла задумать.
Лилиан на некоторое время приковала внимание мальчика, как и всех заходящих сюда особей мужского пола – карие глаза медленно осматривали молодое лицо директора, стараясь скрывать бегающий от интереса взгляд, под упавшими на лицо волосами, Август, чуть покусывая губы, смотрел на девичью фигурку Лилиан, которая с недопустимым видом, как для высокопоставленного лица Академии, сидела на подоконнике, толи радуясь этому утру, толи хотя бы пытаясь найти в нем, что-либо интересное, медленно пуская в голову мальчишки мысль, что этим «интересным» может стать он. Когда в голове беловолосого заключенного стали прорисовываться картины его наказания, он сначала тихонько рассмеялся, быстро прервав собственную вольность укусом в нижнюю губу, а затем тихонько взвыл, показывая, как он раскаивается и нервничает, поднимая глаза на Лилиан, которая все еще строила из себя святую благодетель.
Августу так и всплывало в подростковой фантазии, как он, намертво прикованный к стене или полу тяжелыми кандалами, возносит мольбы и крики к великому повелителю судьбы его, - в тот момент, ею, разумеется, будет госпожа директор – а та в отместку, болезненно тягает мальчишку за нос и опасливо клацает небольшими зубками возле самого сокровенного - горла, потому что оно у него в единственном экземпляре. Август снова подавил смешок, поражаясь своей несерьезности и какому-то чуть ненормальному восприятию, которое должно существенно отличаться хотя бы системами пыток – вместо нужного, испуганного и затравленного взгляда, он смотрел на Лили большими глазами, цвета темного шоколада, в которых затейливо плясали его генетические желтые точечки, словно чертя силуэт спрятавшегося чертика.
- Госпожа директор, - начал Август тихо, придавая голосу легкого дрожания, но оставляя ровность и четкость дикции. – я – не виновен. Клянусь Вам всеми святыми, что не кусал того вампира, хоть он и раздражал меня своим поведением – прошу заметить, я его не провоцировал на такие дерзкие реплики в сторону моего жизненно важного органа!
Мальчишка снова запнулся, глубок вздыхая и вспоминая, как один вампир из другого конца общих камер, кричал в сторону сидящего в двадцать первой камере оборотня весьма обидные восклицания, хотя тот и в ус не дул, перечитывая какую-то особо любимую главу потертой книги, стараясь заглушить противный писк мысленными оскорблениями, и не нарываться на последующую драку, которая если ни тогда, так позже произошла бы – все закончилось лишь тем, что грубоватый бас охранника осадил визжащего кровопийцу, и призвал бушующего парня к порядку, пользуясь самым внушительным оружием, которое в тот момент у него было, а именно опуская на высунутую между свай руку, тяжелую палку гладкого метала. Вампир пискнул и затих, возвращаясь вглубь камеры и что-то шепча уже из далекого угла, сращивая трещину в кости, и поливая белую голову маленького оборотня явно не лестными, но хотя бы тихими оскорблениями. А в следующий день, на общей прогулке, кто-то весьма ощутимо, как оказалось потом, разорвал вампиру ногу – разумеется, вина легка на хрупкие плечи Августа, который не смог быть оправдан своими словами, поскольку зубы, рвущие быстро заживающуюся плоть кровососущего отпрыска, принадлежали явно не человеку.
- Правда, это не я. – Август в последний раз посмотрел еще более расширенными глазами в сторону директора, и чуть надув губки, опустил «невиновную» голову вниз, подтверждая сказанные слова тяжелыми, почти что-то измученным вздохом.
Ох, пройдет ли этот номер с ней?.. И ведь даже жаль её обманывать!

Комнату стало понемногу нагревать утренние солнце, и допустимый ветер еще больше усваивался в просторах директорского кабинета, который в данный момент был разделен на две ощутимые части: Август, который снова стал выглядеть совершенно по-детски, перенасыщаясь непониманием, и тут же подрастерял свою собранность, и Лилиан – она же вела себя естественно, и совершенно не обращала на эмоциональные возмущения мальчишки, который были явно видны в его лице.
Солнце вроде бы еще не взошло настолько высоко, чтобы успеть напечь макушку директора.
Август чуть сместился мелким шагом к краю стола, чтобы лучше видеть лицо директора, которое в данный момент было обращено к нему, с чуть печальное улыбкой на устах, которая почему-то отдалась в сердце юного оборотня тихим скрипом, и тонкой связочкой боли, которую он ощутил лишь только осмелев, и подняв глаза во взгляд спокойных глаз юной директрисы. Отчего-то, мысль о естественном шестом чувстве сразу же показалась абсурдной и сама себя стерла, оставляя передаваемые по воздуху чувства без субстрата их зарождения – словно беловолосый мальчишка смог дотронуться ладонью до болезненного комка одиночества в душе этой грозной, и в тоже время, хрупкой женщины. У других бы, сразу проснулась тяжба к утешениям и многословным фразам, которые сулили лишь тем, что человеку, который принял на себя сторону слушателя, попросту надоедало, и он только усугублял ситуацию оскорбляя «скорбящую душу» совершенно пустыми взглядами, утомленными вздохами или пожиманиями плеч, так бы и случилось, будь на месте Августа любой другой подхалим или же трус, но мальчишка не сказал ни слова, хоть и смог практически полностью ощутить разнобокость положения Лилиан, да и состояние её в это утро, казалось ему понятным, просто подошел к другой стороне стола и облокотился об неё бедром, чуть склонив голову в бок, и уже более чем спокойно, смотрел в сторону сидящей на подоконнике директрисы. На губках мальчика чуть прорезала улыбка, которая только приподняла верхнюю губу и позволила тонким белым резцам показаться наружу, не смотря на это, выражение доброго тона выглядела очень мягко и беззлобно, а мягкие, практически дружелюбные глаза были тому подтверждением, а в знак более заметного доверия, тонкая кисть метнулась в согнутом жесте к тарелке, которая четкие кругом белела на подоконнике, а в ней заманчиво, назло социальному этикету, маячили бутерброды, колбаса с которых, тонким ломтиком начала болтаться в длинных пальцах мальчишки. Август снова улыбнулся и охотно сунул кусочек в рот, поглощая солоноватую мясную дольку со скоростью голодного крокодила, облизывая чуть блеснувшие губы и вздохнув, подставляя лицо под тонкую струю ветра, которая почему-то упорно стелилась лишь только вокруг Лилиан, словно коконом опекая её, чувствуя конкуренцию в лице мальчишки.
- Прошу прощения, госпожа директор – как пожелаете, - внутреннее ликование затмило Августа еще большей радостью, и он несколько раз кивнул, нечаянно оборачивая голову в сторону проема окна, и всматриваясь в весьма мало красноречивый пейзаж снизу, отвлекая свой глаз светлым небом, с которого жадно сияло солнце, чуть припекая глаза резкими уголками бледно-желтого света. – Госпожа директор, я хотел спросить… - Мальчишка чуть замялся, возвращаясь к начальной стадии смущенности, но тут же принял форму. – Что вы забыли здесь этим утром, видно ведь, что не меня поджидали?
Интересно, существенность интеллекта распространяется на обдумывание фраз? В моем случае, часто приходится сомневаться, потому что если она воспримет подобный вопрос в штыки, меня ждет не только наказание за того трухлявого вампира, который оказался к тому же невкусным, а еще и долгие мучения с вкраплениями лекций по этике, которые опираются на наглость в сторону директора. Но мне почему-то жаль её, уж слишком странно и удрученно выглядит.
Блондинистая голова чуть поддалась в бок, словно гоня мысли прочь и, приказывая им забиться в коморку подсознания, оставляя только место для поглощающего взгляда, который упрямо буравил лицо сидящего перед ним директора, а в прочем – простой девушки, которая затея скорбь внутри себя, пытается казаться непреступной, даже в этом солнечном утре.

Ух, простите, что так долго. х)

Люди, если брать эту не такую уж редкую породу существ, то они частенько любили залезать под густое оперения проблем и сноваться там в нытье, и собственной слабости, что часто приводило лишь к тому, что находились сочувствующие, такие же люди, как и они, с разницей лишь в том, что они будут вытаскивать «проблемных» из-под оперения, а затем, залезать туда самим – цикличность людей, порой поражала существ чуть более иных, отличающихся не только физически. И, уж как ни крути, а оборотни под описание «слабых» не походили, даже наоборот, отличались сдержанностью в подобных проблемах – сейчас Август только с неким умилением наблюдал сей дивный блик нутра Лилиан, который кроме как грустью и некой притупленностью, ничем не отдавал. Мальчишка роил в своей голове множество мыслей, стараясь не допускать подобия «жалости», что означало бы слабость директора, а это таковым быть не могло, и притягивал к себе только понимание, что стало куда труднее, когда Лили начала резко выталкивать тягучие слова из своих уст, и они заполняли комнату пеленой безнадежности.
Мда, если уже метафоризм пошел, значит, дело гораздо хуже, чем на первый взгляд.
Август непроизвольно хмыкнул, спасло только то, что это были всего лишь мысли, директриса восприняла бы это не иначе как оскорбление и насмешку над её переживаниями; мальчишка посмотрел на ранее солнце, которое разгоралось все большей каймой оранжевого и оттеняло небо прозрачной дымкой, отрицая от своего, на первый взгляд, спокойного круга, небесно голубой – и да, оно было и правда, красиво, вот только юный оборотень не любил солнце: не любил, когда оно капризно режет глаза и припекает голову, или опаливает нежную кожу на маленьком носике… Иногда оно раздражало его, а иногда же – успокаивало, позволяя себе только редкие холодные лучики, которые все же блестели каким-то сердечным теплом, но подобное было крайне редко, и в реальной жизни замечалось еще реже, поэтому Август только вздохнул и отвернул голову, снова приступая к увлекательному занятию, кусая свою нижнюю губу, и детально, насколько это возможно, изучая директорское лицо. Белобрысый мальчишка чувствовал легкую жажду отступить назад, которую Лили выражала самую малость, но все же было видно, что сказанное ею было уж слишком откровенным, в какой-то мери открывая её слабость – мальчишка оттолкнулся от стола, начиная высчитывать следующие движение, которое наверняка, произойдет только после сказанного слова директора, и подошел к подоконнику ближе, упираясь руками в его угловатый край и вжимая голову в плечи, едва выглядывая за границы окна,  а затем, возвращая свое внимание Лилиан, смотря на неё чуть искоса, держась все же на расстоянии шага, но позволяя улыбаться открыто, и доброжелательно тянуть губы в простой, ничем не обязанной улыбке, которая просто тенилась теплом, и, отбиваясь об светлые волосы блондина, пыталась коснуться вконец осунувшуюся Лили.
- Госпожа директор, такая красивая женщина как вы, не должная отдавать свою милость только солнцу, - мальчишка чуть обиженно поджал губы, и внутри гортани разразился низкий смешок, который скользнул и через постепенно веселеющие глаза. – не смотря на то, что оно красиво, оно не может затмить Вас! И, знаете ли, я думаю, что Вы можете позволить простым смертным заполучать внимание куда более интересными способами, чем свечением в небе, притягиванием небесных тел и сжиганием мелких звёзд – которые, между прочим, я люблю больше. – Август смягчил свою игривость и на секунду снова посерьезнел, смотря сначала на солнце, которое вытянуло один из лучиков и опасно блеснуло в сторону беловолосого чуда, словно желая устранить ребенка, который еще и клевещет на него, а затем на сидящую рядом девушку, словно перенося её свет со звезды в своих глазах. – И вовсе Вам не обязательно прятаться за солнцем. Есть места и существа, которые куда больше будут рады Вам. Правда…
Август начал опасаться, что преуспел в мелком оскорблении, но извиняться сразу же после сказанного не стал, выжидая реакции директора и надеясь на то, что она увидит в этом только хорошее, желание помочь изнывающей душе, отвернув от себя мысли о том, что он был слишком резок с обожаемым солнышком, он стянут кончиками ноготков одиноко темнеющий кусочек колбасы и начал медленно переживать его, отогревая бренное тело под теплеющим ветерком, и время от времени смотря в сторону темноволосой девушки.
И что это мы так размякли, Август?! Кого-то напоминает?...

Мальчишка подкис от столь ярого заявления о том, что допускать что-то личностное в область внутреннего состава Академии не является возможным, хоть и прекрасно понимал, что это действительно так – уж кого-кого, а представительно разных каст этого заведения, нельзя назвать надежными или хотя бы понимающими: половина и вовсе полагалась на буйствующий инстинкт, другие же отыгрывали отписанные им роли мучеников или «партизанов», третьим, не позволяло проявлять человечность внутреннее яство, которое играло в основном со второй половинкой, а про охрану так и вовсе говорить не хотелось, для большинства заключенных они были настоящей «цитаделью зла», иногда бывая даже хуже преподавателей или людей стоящих выше, чем обычные охранники. Август вздохнул и призадумался, стараясь припомнить хотя бы одно живое существо в этих стенах, которое могло бы дать моральное удовлетворение, в это же время его губы чуть подрагивали, а лицо секундами менялось, изначально окрашиваясь радостью, а затем, отпуская какую-то мысль  в далекое странствие, понимая, что она была либо же глупа, либо же – просрочена. Из живых существ вспомнились только мыши или крысы в камерах, которые могли поражать стратегическим обманом, хотя и не имея преимущества в обонянии среди вампирского и оборотного круга, и могли легко занять на добрую минуту опасливо кося красные или черные глаза в сторону хозяев камеры, и быстро прыгая в норки - из морального почтения они приносили только то, что позволяли чувствовать заключенным превосходство хотя бы над кем-то, что требовалось для большинства прибывающих здесь. Август не пользовался подобными счастливыми минутами и, как правило, отделывался простым броском туфли в сторону мелкого грызуна, который тут же в расстроенных чувствах скрывался в норе и злостно выпискивал оттуда вражеские марш, который сулил войну, и словно выписывал час кончики Августу, обещая прийти уже не одному. Белобрысый мальчишка чуть усмехнулся, и исключил вариации живых существ, который могли бы оказаться «полезными» для директора, а в неосуществленные предметы он даже и зарываться не стал, уж очень плохо знал, что любит Лилиан, а что же наоборот ненавидит, хоть минуту назад разубеждал её в том, что материализм в виде горящей над головой точки, не имеет хороших последствий.
Август чуть склонил голову в сторону протянутой к его щеке ладони и коснулся горячей кожей прохладной руки девушки, снова улыбаясь только уже менее радостно, лишь растягивая губы в одобрении, и занося туда чуточку понимания, которое сулило лишь тем, что он был согласен с Лили, и сам прекрасно понимал печальность положения – если не лучше самой директрисы.
- Хм, ну к охране Вы точно за дружеским советом или любимым сердцем не пойдете, - у Август невольно вырвался нервный смешок, и он отвел глаза в сторону, предпочитая смотреть в небо после сказанной фразы, быстро пряча вспыхнувший стыд, и нотку горести, подальше от чужих глаз – кто как не заключенный знает, кто на самом деле охранники, каковы их желания и предпочтения, насколько они могут быть честны и лживы, и как быстро меняют милость на тяжелый кнут животного желания. – да и к заключенным соваться весьма опрометчиво. Хм, сомнительно, что Вы будете долго довольствоваться моей компанией… Может быть кота завести?
Август едва заметно прикрыл левый глаз, щурясь и смотря на Лили из-под челки, пытаясь выглядеть как можно убедительнее, и в тоже время не показаться насмешником, в коей раз опасаясь за сказанные слова.
Так и параноиком стать не долго. Кстати, про кота была хорошая идея, говорят, что домашние животные помогают людям концентрироваться не на проблемах, а на чистом пространстве, которое позволяет находить выход стрессам и несуразным ситуациям, хотя, у неё тут полная тюрьма зверюшек, если можно так выразится.
- Ну, разве же нет у Вас хотя бы одного друга?! – Август предположительно изогнул бровь и сложил руки на груди, с полной решимостью поворачиваясь к Лили полностью, показывая всё лицо, твердо смотря в глаза, и все же пытаясь придумать, где, если что достать кота